Лингвистический анализ произведений А. П. Чехова

Невозможно исследовать процесс коммуникации без учета определенных прагматических факторов, таких как ситуация (контекст) коммуникации, субъект коммуникации, адресант пресуппозиции. Поэтому анализ высказывания должен проходить не только по грамматической линии, но и по линии прагматики. Тем более что, по мнению Э.В. Зуевой, «для достижения коммуникативной цели автором избирается определенный тип контекста, который наделяется прагматической функцией» [19]. 

Это означает то, что необходимо учитывать единство всего контекста, совокупность всех пресуппозиционных факторов, а также установку высказывания в виде прагматического эффекта, то есть успешности высказывания для достижения цели коммуникации. 

Прагматика относится к области семиотики, в рамках которой исследуются взаимоотношения между знаковой системой и воспринимающими ее субъектами, рассматривается функционирование языковых знаний речи. Существующее множество точек зрения на предмет изучения прагматики объясняется тем, что она «не имеет четких контуров, связанных с говорящим субъектом, адресатом, их взаимодействием в коммуникации, ситуацией общения» [2, с. 389-390].

Л.П. Терентьева обращает внимание на то, что «под прагматикой словесного знака обыкновенно понимают функциональные свойства его семантики, определяющие информативную роль слова в построении высказывания» [46, с.389-390]. Прагматичность как воздействующее начало адресанта на адресат «может рассматриваться в качестве одного из условий существования любого текста» [30, с. 46].

Фактор адресата, как полагает К.Ж. Сейдалиев, «заставляет автора речи заботиться об адекватной языковой организации, отражающей как коммуникативную интенцию адресата в определенной ситуации общения, так и определенную характеристику адресата» [43, с. 100].

При этом интенцию можно рассматривать «как желание, для реализации которого будут предприняты определенные шаги» [39, с. 74]. Понятие интенции связывает язык и человека по формуле: «человек + интенция + язык = речевая деятельность» [39, с. 75]. Таким образом, коммуникативный акт может быть определен как акт взаимодействия адресанта и адресата. 

В нашей работе мы придерживаемся точки зрения Г.В. Колшанского, который при рассмотрении прагматики художественного текста предлагает учитывать: 

1) моральное состояние реципиента, персонажа, воспринимающего информацию; 

2) роль различных ассоциаций партнеров по коммуникации; 

3) психологическую установку автора и адресата; 

4) особенности внешности и голоса автора [22, с. 148].

Прагматика художественного текста предопределяет исследование значения слова (предложения) в его причастности к конкретной языковой ситуации, когда необходимо учитывать цели автора (или персонажа, выступающего в роли повествователя) и читателя (то, какую информацию из литературного произведения он стремится получить). 

Большой интерес представляет анализ функционирования языковых единиц на прагматическом уровне как наименее рассмотренная проблема в творчестве А. П. Чехова. Ярким подтверждением ориентации прагматики на адресат речи служат эмоционально окрашенные языковые единицы. Поэтому наиболее важными из многих аспектов прагматики в языке художественных произведений Чехова, на наш взгляд, являются пресуппозиционность, коннотативность и особенности их реализации в конструкциях с синтаксической аппликацией.

Известно, что Антон Павлович Чехов писал свои произведения в расчете на душевную работу человека, тонко и глубоко воспринимающего художественный текст. Таким образом, автор заранее определяет стремление не только сообщить свое понимание явлений и фактов объективной действительности, но и оказать воздействие на читателя – можно сказать, что создается «прагматическая ситуация». Это понятие, как полагает Л.Н. Анипкина, необходимо «для обозначения ситуации речевого общения, характеризующейся тем или иным коммуникативным намерением автора речи» [1, с. 59].

В процессе осмысления прагматического сообщения, содержащегося в художественном тексте, можно выделить те языковые единицы, смысл которых последовательно раскрывается через информационный речевой слой. И.П. Сусов констатирует, что прагматическая структура высказывания «включает в себя по существу говоря, то, что выражено языковыми средствами или, по крайней мере, может быть выражено с их помощью» [44, с. 9].

Прагматическое значение сообщения в художественном тексте имеют те информативные сведения, появление которых обусловлено заданной изначально конкретной целью. Если рассматривать слово как материальный комплекс, за которым закреплена определенная семантика, то, по мнению A.B. Филиппова, «при анализе слова в изоляции за его оболочкой обнаруживается прежде всего интеллектуальное значение, отражающее какое–либо понятие человеческого мышления; затем – эмоциональное значение (в том числе «нулевая» эмоциональность), отражающее какое-либо чувство человеческого сознания. Оба они потенциально информативны, из них складывается информация речи» [48, с. 57]. Следовательно, коннотативность, содержащая элемент интеллектуальных знаний, способствует символической «завуалированности» значения слова или ведет к углублению этого значения. 

По отношению к мысли, отражающей в обобщенном виде явления и предметы, коннотация, безусловно, выступает дополнительным информативным источником. Обратимся к прозе А.П. Чехова:

«Отставной контр-адмирал Ревунов-Караулов, маленький, старенький и заржавленный, шел однажды с рынка и нес за жабры живую щуку» (Свадьба с генералом, Т. 3, с. 107) [49].

Среди перечисленных эмоционально–оценочных прилагательных фигурирует слово с информативной коннотативной окраской. Как известно, ржавчина – это «налет на железе, образующийся вследствие окисления и ведущий к разрушению металла» [36, с. 702]. В соответствии с этим, а также благодаря суффиксу субъективной оценки, прилагательное «заржавленный» приобретает дополнительный ассоциативно-образный компонент значения: разрушающийся по возрасту от жизненных тягот и невзгод. Таким образом, коннотацию определяет информативный признак, дополняющий основное лексическое значение слова и устанавливающий границы использования языковой единицы заданной прагматической целью.

В.Н. Говердовский, делая краткий экскурс в историю понятия коннотации, проводит мысль о том, что «быть коннотирующим (иметь значение) – значит сообщать информацию или подразумевать атрибут. Хотя все свойства предметов нам не известны, коннотации слова достаточно для того, чтобы установить его границы» [12, с. 83].

Как показывает анализ языковых особенностей произведений А.П. Чехова, знаковым отображением индивидуальной картины мира художника является семантико-стилистическая парадигма. Это постоянная величина авторской позиции. Т.В. Кузнецова определяет такой вид парадигмы как «совокупность повторяющихся языковых единиц дискурса (то есть речи, «погруженной в жизнь»), имеющих семантическую близость, соответствующих одной типовой ситуации и выполняющих одну и ту же экспрессивно-стилистическую роль в структуре текста, вызывающих общий ассоциативный ряд» [25, с. 115].

Следовательно, картина мира не есть зеркальное отображение действительности, а именно интерпретация, акт миропонимания, который описывает автор в своем произведении. В связи с этим коннотацию определяет оценочная модальность, то есть «связь», устанавливаемая между ценностной ориентацией говорящего, слушающего и обозначаемой реалией, оцениваемой положительно или отрицательно по какому-либо основанию [45, с. 22].

Анализ «зашифрованной» модальной структуры литературного произведения А.П. Чехова позволяет изучить способы выражения позиции автора как субъекта речи. Модальность, содержащая оценку, является тем средством семантики слова, которое способствует установлению и описанию людей, предметов, явлений, составляющих общую картину мира. 

Значит, коннотативность в художественном тексте увеличивает внутренний (скрытый) смысл речевой ситуации, содержащий экспрессивно–окрашенную информацию «от автора». Обратимся к фрагменту. 

«И оттого, что эта девушка не любила его (Лаптева), ему теперь казалось, что возможность того счастья, о котором он мечтал тогда, для него утеряна навсегда» (Три года, Т.9, с.8) [49].

Чехов, давая оценку внутреннему состоянию главного героя, вводит в текст модальное слово «казалось», которое позволяет автору как будто отойти в сторону, и предоставляет Лаптеву возможность самому поразмышлять об изменивших его жизнь обстоятельствах.

При изучении языкового уровня рассказов Антона Павловича Чехова особый интерес вызывает рассмотрение формы слов, оказывающих воздействие на целостное восприятие повествования своим «внедрением» в общий строй предложения и тем самым создающих в сознании читателя новое понимание содержания уже известного художественного образа. 

Поэтику Чехова отличает ряд изобразительно-речевых приемов, с помощью которых писатель в «скрытом» для читателя виде имеет возможность высказать свою точку зрения на обозначенную проблему. 

Читая рассказы А.П. Чехова, мы останавливаем свое внимание на том, как точно и убедительно подбирал автор детали для описания художественного образа. Реалистическое изображение действительности в чеховских произведениях отмечено не только лаконизмом, решительным преодолением всякого рода внешней красивости, выспренности, но и тем, что многие человеческие связи и отношения раскрываются через подтекст. 

С точки зрения М.П. Громова, «рассказы Чехова не просто содействуют в хронологической структуре собрания сочинений, но смыкаются между собой как элементы сложного художественного построения», а также, по мнению ученого, «в массе рассказов синтезируются обобщенные темы и образы, само существование которых может быть выявлено лишь при последовательном изучении рассказов в целом» [15, с. 312].

Среди стилистических фигур речи современные исследователи художественного текста выделяют семантические приемы языковой образности. Учеными были изучены разные виды тропов, значение которых реализуется в языке рассказов и повестей Антона Павловича Чехова и такие слова, предложения, благодаря которым читатель способен интерпретировать авторское описание конкретного события или героя. 

Художественный текст, как отмечает Е.В. Падучева, «содержит сведения и идеи, выраженные неэксплицитно, и эта неэксплицитность может составить художественный прием. Иногда это целая задача для литературоведа – понять, почему автор выразил обиняком то, что можно было бы сказать и прямо» [37, с. 232]. Следовательно, необходимо проявить максимум внимания, чтобы понять истинное значение определенного высказывания. Это особенно важно в том случае, когда в центре исследования находится подтекст прозы А.П. Чехова. 

По нашему мнению, в работах, посвягценных анализу языкового уровня чеховских произведений, не был в достаточной мере рассмотрен вопрос о функционировании в содержании произведения такого художественно-изобразительного средства, как зевгма. Это понятие такие соединения образуются с помощью конкретного слова, которое употребляется в контексте лишь однажды. 

Есть основания полагать, что зевгма в поэтике А.П. Чехова способствует обнаружению авторской модальности. Своеобразие такой обязательной категории художественного текста состоит в том, что «образ автора» в литературном произведении может проявляться по-разному: как собственно авторская речь, как несобственно-прямая речь (то есть слова автора включают в себя элементы «речевого поведения» персонажей) или в комментариях повествователя к описанию героев, явлений. В соответствии с этим зевгма позволяет определить «невидимое» для читателя присутствие автора в тексте. Например: «Девица с правильным, но вечно испуганным и удивленным лицом. Купеческая дочка. Вместе с 200 тыс. приданого внесла в мой дом и свою убийственную привычку играть гаммы и петь романс «Я вновь пред тобою...» (Мои жены, Т. 4, с. 28) [49].

В приведенном контексте обнаруживается наслоение значений, способствующих преобразованию строя языка рассказа Чехова. Употребление глагола «внесла», одновременно в прямом и переносном значениях (внесла 200 тыс. приданого и привычку играть и петь), приводит к пониманию субъективной оценки персонажем факта собственной женитьбы. Таким образом, Чехов обращается к зевгме с целью создания юмористического восприятия эпизода из жизни молодоженов.

Вот еще пример: «Не верьте этим иудам, хамелеонам! В наше время легче потерять веру, чем старую перчатку, – и я потерял!» (Двое в одном, Т. 2, с. 9) [49].

Как видим, автор употребляет глагол, способный функционировать в семантическом окружении как с одним существительным («вера»), так и с другим («перчатка»). Но в изначально намеренном соединении этих совершенно разных по лексическому значению слов, по нашему мнению, заключена «авторская установка» для читателя: мысль об обесценивании нравственной стороны жизнедеятельности человека, о «падении нравов» в современном обществе. Вера как наиболее высокая духовная категория приравнивается к износившейся, утратившей свое предназначение вещи. 

Прагматическая основа лингвистических пресуппозиций способствует выражению мнения Чехова о персонаже и его мировоззрении, становится способом раскрытия психологии героя.

Фразеологизмы с информативно-оценочной модальностью пресуппозиционно задействованы в развитии ассоциативной образности прозы A.П. Чехова. Крылатые слова как одно из пресуппозиционно-прагматических средств речевого выражения мысли наиболее часто употребляются писателем при юмористическом изображении внешности героя, а также с целью наглядно охарактеризовать обстоятельства, во многом объясняющие его поведение.

Коннотация у А.П. Чехова выступает как «проводник» экспрессивно-изобразительных представлений об обозначенном в тексте субъекте речи или явлении, она участвует в реализации творческого замысла писателя. Коннотативность слов, вносящая дополнительный смысл в понимание конструкций с синтаксической аппликацией, усиливает общий экспрессивный фон речевого сообщения.

Есть основания полагать, что помимо известных коннотативных признаков языковых единиц (экспрессивность, эмоциональность, образность, оценочность) существуют еще два – информативность и ассоциативность. Именно они во многом характеризуют коннотативный уровень контекстной семантики рассказов и повестей Чехова.

Ассоциативный признак, выступающий как фактор коннотации в рассказах и повестях Чехова, служит определителем отношений между сравниваемыми образами людей, предметов. Благодаря этому, ассоциативность сравнений, фигурирующих в чеховской прозе, наиболее ярко прослеживается в трех тематических группах, которые мы условно определили как факторы – зооморфный, социально-психологический и культуры.

Зевгма как одна из фигур речи помогает читателю определить авторскую модальность: Чехов сополагает разные по значению слова для того, чтобы подчеркнуть свое ироничное отношение к поведению, образу мыслей героя. 

Такой изобразительный прием, как логический вираж, подготавливает появление иронии автора, то есть обеспечивает выражение оценки Чеховым событий и героев, а также выступает в качестве средства акцентирования внимания читателя.