Конформизм и нонконформизм как определяющие позиции немецкого социума

Больно читать рассказы переживших холокост, слышать свидетелей недавнего геноцида в Руанде или смотреть новости о сербских концентрационных лагерях и массовых изнасилованиях. Как люди могут совершать такие зверства? Наш ответ на этот вопрос заключается в том, что такие ненормальные и мерзкие действия могут быть совершены только больными и садистскими умами. Учитывая эту естественную реакцию, первый подход к изучению зла двадцатого века состоит в том, чтобы сосредоточиться на личных чертах преступников. Таким образом, представляется достаточно естественным обратиться к области социальной психологии.

В конце концов, социальная психология стремится «понять и объяснить, как мысли, чувства и поведение людей зависят от фактического, воображаемого или подразумеваемого присутствия других» [11, C. 7].

Геноцид — нечто большее, чем сумма отдельных зверств. Его действия непроизвольны и хорошо подготовлены. «Успешный» геноцид предполагает тщательную организацию и долгосрочное планирование. Его, пожалуй, самая тревожная особенность заключается в том, что он является самоцелью. Если нужно сделать выбор между военными соображениями и продолжением геноцида, виновные почти всегда выбирают последнее.

Если геноцид является коллективным злом, то вопрос в том, что может предложить социология для анализа возникновения и повторения геноцида. Поскольку социология находится на пересечении между индивидуальными действиями и структурными результатами, она должна быть хорошо подготовлена к тому, чтобы дополнить наше понимание геноцида, чтобы, конечно, помочь предотвратить его. 

1. Вполне возможно, что большинство нацистских лидеров и приспешников Гитлера, непосредственно причастных к убийствам и пыткам, были психически больны. Независимо от этого противоречия, диспозиционный подход не может объяснить послушание рядовых сотрудников, которые управляли машиной холокоста. В качестве примера можно привести судебный процесс по делу Майданека в Германии. Сообщалось, что соседи были весьма удивлены, когда охранники лагеря были увезены полицией, обвинены и в конечном итоге осуждены за ужасные преступления. После и во время войны эти мужчины и женщины, по-видимому, вели жизнь добропорядочных граждан без каких-либо явных признаков психического расстройства.

Интересная попытка сохранить диспозиционный подход для изучения нацизма предпринята Майклом Селзнером (1976). Селзнер [9, C. 216-220] признает, что попытки объяснить нацизм как результат отличительных черт личности у аномально большого числа немцев потерпели неудачу. Селзнер [9, C. 221-223] вместо этого утверждает, что при определенных обстоятельствах было бы достаточно, если бы только небольшая часть населения, примерно 10 процентов, обладала психологическими чертами нацистской личности. Но этот аргумент приводит только к вопросу, почему эти отклоняющиеся были поставлены в центр политического процесса в первую очередь.

Более недавним примером такого подхода является Голдхаген (1996). В данном случае целая нация была проникнута одним ревностным «элиминиционистским идеалом». Каковы бы ни были достоинства этого аргумента, он не может объяснить послевоенную трансформацию Германии.