Санкт-Петербург и архитектура петровского времени Эссе

Петр Великий, осматривая остров Енисари, что значит Заячий, взял у солдата заступ, вырезал два куска дёрна и, сложив их крестообразно, сказал: «Здесь быть городу». В это время появился орёл и стать парить над царём.

Такова легенда о возникновении Петербурга. Красивая и невероятная, как и все легенды. Одно в ней несомненно: город начал с небольшого невского островка. Но не для закладки великого города ступил сюда Пётр, а в поисках «близ к морю места… для здания новой фортеции» [4, c. 127].

Основание нового города было положено закладкой на острове Невы Петропавловской крепости. Это знаменательное событие имело место 27 мая 1703 года. В газете «Ведомасти о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и во иных окрестных странах» от 4 октября 1703 года сообщалось, что царь «новую и зело угодную крепость построить велел, в ней же есть шесть бастионов, где работали двадцать тысящь человек подкопщиков, и тое крепость на основе государское именование прозванием Петербургом обновити указал» [2, c. 6]. Из этого краткого сообщения видно, что первоначально дело шло, не столько о постройке новой столицы, сколько о сооружении крепости, способной оборонять балтийское побережье от нападения. Одновременно с закладкой крепости была заложена и первая церковь, во имя апостолов Петра и Павла. Она была срублена из дерева, как все первые петербургские постройки. Рабочие долгие годы жили в землянках, для начальства строились избы, а для немногих представителей знати – незатейливые хоромы. 

В истории раннего петербургского строительства следует различать три периода, последовательно сменявших друг друга. В течение первого, продолжавшегося до 1710 года, все здания, малые и большие, возводились из леса, имевшегося под рукой и тут же рубившегося. Не было особой надобности ни в русских, ни в иностранных зодчих. Собранные сюда со всех концов страны плотники лучше приезжих из чужих краёв умели быстро и прочно строить из дерева. Они вскоре начали рубить палаты, изрядно приукрашенные всякими башенками и шпицами. Однако уже в 1705 году Пётр направил сюда опытных людей, именуемых в документах архитекторами: Фёдора Васильева, Ивана Матвеева и несколько позднее Григория Устинова.

К концу жизни Петра I город значительно приблизился к тому облику, который представлялся царю при создании северной столицы. В сентябре 1716 года Трезини подробно докладывал Петру о состоянии производимых им работ. Петропавловская крепость в 1716 году имела внушительный вид, но особенно его радовала продвинувшаяся работа по сооружению колокольни. Ежегодно, давая распоряжения о работах на предстоявший строительный сезон, он подчёркивал особую необходимость торопиться с её окончанием. Петру довелось увидеть колокольню достроенной, с её деревянным позолоченным шпилем, хотя окончательно отделана она была только осенью 1725 года. В своём рапорте Трезини упоминает о первоначальных Петровских воротах Петропавловской крепости, на которых в 1716 году были им водружены свинцовые статуи святых [2, c. 11]. Трезиниевское здание Сената, Синода и коллегий Петра так и не увидел достроенным, но несколько отдельных секций его были вчерне готовы и производили внушительное впечатление. Немало церквей высилось к тому времени над жилыми домами всех частей города, в том числе большая каменная Исаакиевская церковь с недостроенной колокольней, начатая в 1715 году Маттарнови и законченная другими архитекторами. 

Незадолго до смерти Пётр мог уже любоваться обоими берегами Невы, застроенными домами. Особенно нарядной была Дворцовая набережная, хорошо изображённая на рисунке Марселиуса 1725 года. Справа на нём видны огромные палаты генерал-адмирала Апраксина, отличавшиеся исключительной роскошью. Недаром императрица Анна Ивановна, переехав в 1732 году из Москвы в Петербург, поручила Растрелли присоединить к ним соседние дома Рагузинского, Ягужинского и Чернышева и объединить все четыре в огромное здание нового Зимнего дворца. С левой стороны на рисунке виднеется здание второго Зимнего дворца, перестроенного Трезини из небольшого дворца Маттарнови. 

Со всеми этими грандиозными постройками в Петербурге. Начинают вырисовываются вопросы. Во-первых, как могло случится, что участие в строительстве итальянских, немецких, французских, голландских и русских мастеров не привело в архитектуре Петербурга к стилистической анархии, к механическому собранию воедино всех национальных стилей? Во-вторых, почему Петербург приобрёл не итальянский, не немецкий или голландский характер, а получил и до сих пор сохраняет своё собственное лицо?

Причина первого явления кроется в огромной, решающей доле личного участия Петра в создании облика Петербурга. Ни одно значительное здание не строилось без прямого участия царя во всех стадиях строительства, начиная с первых проектов и кончая отдельными работами. Сохранилось значительное число собственноручных рисунков и чертежей Петра I, которые вслед за тем технически оформлялись архитекторами. Очень показательны в этом смысле четыре рисунка, относящиеся к строительству Петергофа. Так же этому служит доказательством столь подробные рапорты Трезини о своей строительной деятельности, видно, как это интересовало Петра и как он разбирался в специфических вопросах архитектуры. Всё это свидетельствует о подлинной страсти Петра к архитектуре, притом не только к практическим вопросам строительства, но и к теории архитектуры, что не исключает предположения о его прямом участии в проектировании некоторых зданий. В этом отношении особенно показателен чертёж неизвестного автора с собственноручными пометками Петра, в которых царь высказывал свои пожелания в процессе постройки Петергофского дворца. 

Однако без поддержки и прямой заинтересованности передовых сил общества наилучшие намерения Петра были бы обречены на неудачу. Да ведь и не один Петр оказывал влияние на архитектуру Петербурга: в её создании принимали участие наряду с иностранцами и многие русские зодчие. Так плавно находится ответ на второй вопрос. Постепенно росли свои, отечественные строители, частью обучавшиеся у тех же иностранных мастеров в Петербурге, частью прошедших практическую школу у русских зодчих, а в последние годы жизни Петра появились и его заграничные пенсионеры, «птенцы гнезда Петрова», по природным дарованиям и значениям превосходившие иных иностранных мастеров. Сила русских обычаев, вкусов, привычек была такова, что она неузнаваемо перемалывала всё наносное, превращая его в русское.