- Меня зовут Бородина Любовь Петровна, 1938 года рождения, деревня Осовцы Гомельского района, белоруска, православная христианка.
- Где вы жили во время войны?
- Жили там же под немцами, в деревне Осовцы, сначала жили в хате, потом под полом жили.
- Какие еще национальности проживали у вас?
- У нас все белорусы были, у нас деревня не многонациональная была. Все белорусы. Все свои кланы: Калиновцы, Савостяновцы, Веремеевцы. Как у нас все кланами, а чужих у нас не было. А у нас все фамилии в деревне свои были. Сейчас их уже нету.
- Колхозы во время войны были?
- Нет, были колхозы до войны, а когда началась война быстро немцы наступили, коров забрали, все забрали-похватали, раздали землю людям. Ну у нас было по 25 соток, наделы подавали, мало было, но родители я помню, что в хате доски гладкие были и я по ним каталась летом, когда тепло было (Смеется – прим. автора). Потом раздали землю и на несколько дворов лошадь. Вот пашите, заставляли сажать, а третью часть отдавали немцам. И мы сеяли, пахали и третью часть отдавали немцам и себе оставалось. Что успели закопали, сховали в ямки закапывали. А потом у нас свинья под полом жила. Корова у нас была и ее забрали. У нас в деревне был староста и мамка ходила к нему и говорила: «что ж вы забираете корову, а у меня дети малые, муж на войне». А мама хорошо говорила по-немецки и им это очень нравилось, но молоко разделяли на всех и мамка делила и всем молока хватало. Первый раз забрали, второй раз забрали. Понимаешь, Ходил мужчина и жаловался: «Почему вы им корову оставляете, ни у кого нет, а вы им оставляете». А у ей сестра партийная, тетя Аня, и она занималась раскулачиванием. И вот люди поговорят-поговорят, у нас корову заберут. Мама пойдет, поговорит, нам ее опять отдают. А корова такая красивая была красная с белым, здоровенькая. Она у нас стояла… Мы начинали строиться перед войной, батька поставил хату пятистенку и лесом возил сено еще. А тут война. Они поехали в город нанимать плотников, чтобы они срубили. А тут в городе объявляют, что 22 июня началась война. На третий день батьку забрали. Лес остался, но там какие-то мужики еще были, я уже не помню, кто рубил. Но знаю, помню, что у нас во дворе сарай стоял и там эта корова и загорожена сеткой, мы лазили туда спали днем. А корова там стояла, но это было шло наступление. Немцы гнали… А некоторые шли в эти…полицейские, не помню, как их называли, из местных.
- Полицаи…
- Уже немцам служили и работали и гнали скот колхозный стадами. Армия идет, а они гонят коров следом, чтобы молоко пить. А наша хата стояла в огороде и все было загорожено, огорожено и двор такой хороший и соседи тут рядом. Короче, как выгоняли не помню. Но помню во дворе коров за жертками полное стадо. Женщины их доили, а молоко в битоны и в машины и все везли за армией следом. Пришли и говорят: «Топи хозяйка печь, бульбу вари». Ну мамка достала и хотела чистить, а они говорят: «Нет». Мама то по-немецки понимала и она с ними общалась. Говорят: «Не надо. Вот ты нам свари в печи целую». Она целый чугун им сварила, они сами полупили. На улице развели костер и у ни такие ножи, они складывались и раскладывались. И вот они на смальцы пожарили и с картошкой ели. Как они ели я не помню. Корову забрали и погнали дальше. И мы остались одни. Поросенка мама сказала надо убить. Под полом же на зиму ее не оставишь. а такая свинья была, что чужих чувствовала, сидела под полом тихо-тихо. Я помню на огороде у нас было низина, там ее осмалили. Так что свинью мы ели сами, им не досталось. Кур они похватали, а свинью ели сами. Ну и потом корову… ехал госпиталь и мама пошла к коменданту, мол «у меня солдаты больные. У меня дети малые». Она плакала. Знала, куда ее повели, и пошла туда. Немец выскочил с пистолетом и чуть ее не застрелил. Она убегала оттуда (Смеется – прим. автора) и больше мы нашу красотулю не видели.
